В те времена, психотерапия существовала как гипноз, и изучать ее можно было по таким книгам, как К.И.Платонов: «Слово как физиологический и лечебный фактор», 1952, кстати, многократно переизданной;
по книгам главного гипнолога Советского Союза профессора Рожнова и
врача терапевта- практика П.И.Буль «Гипноз и внушение в клинике внутренних болезней»,1958.

Тем, кому повезло, обучались в институте усовершенствования врачей в Харькове, где была первая в СССР кафедра психотерапии и лучшая школа гипноза.

Но когда в 1979 я из острого психиатрического отделения перешел заведовать открывшимся отделением неврозов, мне не хватало знаний взятых из книг.

Мы лечили неврозы препаратами, режимом, беседами, которые подходили под определение «рациональная психотерапия».
Из книжек я узнал, что врач должен быть внимательным и терпеливо выслушивать пациентов, а затем давать им мудрые советы. Их, советов, у меня было.
А к пациентам-истерикам надо относиться предельно жестко, чтобы им неповадно было с их вторичной выгодой.

Я все делал по книжкам, и мой авторитет быстро вырос.
«Но разве это психотерапия!» — думал я.
Вот бы научиться гипнозу! Но это было нереально, отрываться на 4 месяца от семьи и ехать в Харьков. Да и с работы не отпускали.

Я прочитал все о гипнозе, укладывал клиентов на кушетку, включал хорошую музыку (Телеман, Боккерини и др.) и произносил рекомендуемые корифеями слова лечебных внушений. Стиль Нью Эйдж тогда отсутствовал, вернее, был еще неизвестен.

Из этого опыта я сделал следующие собственные выводы: музыка сопровождающая голос терапевта должна быть эмоционально нейтральной. Это камерная музыка без фортепьяно, в стиле барокко и рококо.
Второе – хорошая классическая музыка, особенно те пластинки, которые мне нравились и коллекцию которых я собрал, сама по себе оказывает положительное воздействие, даже на людей никогда ею не увлекавшихся прежде.

Третье – классика в прекрасных записях была тогда доступна и недорога, что позволило мне собрать хорошую коллекцию как для себя, так и для работы.

Но мой гипноз по-прежнему не действовал, и чудеса не свершались.
Книга Консторума, попалась мне на глаза еще в студентах (Консторум С. И. Опыт практической психотерапии. — М., 1959).
Она обратила на себя мое внимание своим названием, но осилить ее я не мог.
«Наверное, преждевременно, надо подождать, пока не стану психиатром», подумал я.
И все-таки, почему эта книга была издана после смерти автора в 1950 году, мизерным тиражом и переиздана в 1962 году таким же тиражом?
И кто такой, этот автор, доцент, не имеющий ученой степени, толстый, отекший и больной, проживший 60 лет?

Я снова перечитал главу из этой книги, работая в отделении неврозов.
Он врач-психиатр и пишут о нем с огромным уважением.
Книга – плод его работы, сейчас мне недоступна. Его имя не забыто, но то что мне нужно я так и не нашел. Поэтому буду полагаться на память.

Работал он с тяжелыми пограничными клиентами и в терапии истерических больных им был предложен «метод большого нападения».
…Врач проявляет максимальное внимание и эмпатию, способствуя наибольшему самораскрытию пациента. Пациент демонстрирует ему невротические паттерны, как в истории своей жизни, так и непосредственном поведении.
Так врач набирает материал и ждет удобного случая.
Затем, на одной из встреч, врач неожиданно «нападает» на пациента, показывая ему всю подноготную его поведения. Это жесткая интерпретация всего поведения и скрытых за ним мотивов.

Это нападение такого большого, такого умного и сильного, что сопротивление неуместно и бесполезно. Клиенту делается очевидным все, что происходит и то как он сам создает свою патологию.
Доводы пациента легко парируются, и, препарируясь, выставляются перед ним в обнаженном виде.

Сила психотерапевта очевидна и бесспорна – слишком разные весовые категории.
Но психотерапевт печален, он наполнен глубоким сочувствием к пациенту, он говорит:

- Вы выставляете напоказ свои душевные раны, как нищий свои язвы на паперти, чтобы получить еще больше милостыни. И ковыряете эти язвы, чтобы они не зажили. Но разве эти раны – проблема? Разве это страдание? Ваше страдание еще глубже чем Вы думаете, мне очень жаль сознавать то, что это страдание заставляет Вас вести себя подобным образом.

Все примеры из истории жизни сопоставляются с его настоящим поведением, и все эти сценарии обнажаются, выставляя неприглядную картину. Но никаких обвинений! Только сопереживание и полное принятие человека, человеческой натуры во всех проявлениях.
Слово «конфронтация» не способно передать все оттенки этой интервенции, предъявляющей высокие требования к личности терапевта.

Не без страха я начал практиковать это у себя в стационаре и у меня получалось с первого раза. Брался я за это редко, после раздумий и всестороннего анализа на протяжении нескольких дней, присматриваясь к больному.

Я не знал ничего о Фрэнке Фарелли, но первооткрывателем провокативной терапии считаю Сидора Консторума. Без эмпатии нет провокативной терапии– это главное, иначе это или игра ума (в лучшем случае!)или издевательство.

Тогда в моей практике это был не первый случай «большого нападения»: истеричный молодой человек 33 лет, потерявший свою 16 летнюю дочь. Ее изнасиловал и убил парень, который ожидал суда.
Его дочь была известной, как девушка легкого поведения и сексуально доступная. Но разве это повод насиловать и убивать?

Это жуткая травма привела его к бессоннице, ажитации, беспокойству. Он не находил себе места и все время думал о мести преступнику, только об этом и говорил.
Отцом он стал в 17 лет, по залету. Тогда же и женился. Родился еще сын. Как бы мстя за свою несвободу, он постоянно и навязчиво изменял жене. Она все знала, но смирилась. А он все продолжал оставаться ребенком – маленьким, худеньким, зацикленным на своих сексуальных победах.

В отделении (открытом) он не соблюдал режим, вел себя как хотел. Ну, у кого поднимется рука призвать к порядку человека переживающего такое горе! Он пользовался сочувствием окружающих, тем, что ему никто не укажет на такие мелочи как режим.
Но от этого легче ему не становилось – он шел в разнос.

Его горе давало ему власть, избранность, возможность быть не таким как все. И вместе с тем, это было настоящее горе, с которым он не мог совладать.

И я решился. Пригласив его на беседу после очередного отсутствия в отделении, я объяснил ему, в чем состоит его, отцовская роль в гибели дочери.
Именно его неразборчивое сексуальное поведение передалось дочери (конкретные примеры). А сейчас он собирает дивиденты с ее смерти (привел конкретные примеры), полон мести к преступнику, который свое получит. Но это не снимает значения той роли в жизни и смерти дочери, которую сыграл он – отец.

В беседе было много всего – его отношение к жене, поведение в отделении, неоспоримые факты, и все говорило об одном – его ответственности за происходящее.
Мое сочувствие ему было искренним. Я принимал его, не осуждая и не виня, ведь не мне судить о моральных качествах человека. Но мой долг сказать ему то, что я вижу и понимаю о нем, то есть правду. И сомнений в этой правде у него не возникло.
В смятении он ушел в лес, где бродил три часа.

На следующий день он рассказал мне, что когда он бродил, по лесу ему стало легко как никогда. От этой легкости хотелось смеяться, и он смеялся.
Вернулся спокойным и хорошо спал. В беседе он заявил, что пока не может осмыслить всего происшедшего, но то, что произошло, сделало его другим человеком, хотя пока не знает в чем.

Он выглядел спокойнее, незаметнее, соблюдал режим. Его печаль стала тихой, как и поведение. Он наладил отношения с женой, с которой вначале хотел развестись, через неделю выписался и вернулся на работу.

Работа в стиле «большого нападения» требовала больших душевных затрат и применял я этот метод очень избирательно.
Но именно этот метод стал мостом к той психотерапии, которую я освоил позднее.
Дошло время и до гипноза, и я очень доволен тем, что тогда так и не обучился ему.
Ведь по натуре я недирективный человек. Пришлось смириться с этим. Вот эриксоновский гипноз – это мое.

Обсуждение статьи в Живом Журнале:
http://dyment.livejournal.com/135759.html#comments