После приезда в Израиль я уже проработал в отделении 3,5 года. Одна за другой сыпаться неприятности. Три месяца назад из под ареста вернулся наш заведующий отделением, доктор Ш, которого обвинили в развратных действиях по отношению к подростку, которого он не только лечил, но и на выходные подвозил домой на своей машине.
Надо сказать, что он подвозил всех, кто просил или нуждался, включая и меня. Этот донесший на него ребенок из проблемной семьи, с подозрением на шизофрению до 18 лет спал в одной постели со своей мамой и что нагородила ее больная фантазия, известно только им и следователю. Продержав доктора, астматика 3 дня в камере, в цепях и с курящими уголовниками, его выпустили. Мы со слезами на глазах обняли его и он продолжил работу. Но дело закрыто не было…
Доктор Ш, основал это отделение и он принимал на работу всех подряд, независимо от квалификации, не уволив за все время ни одного сотрудника. Будучи прекрасным администратором, он прикрывал всех, понимая, что людям надо кормить себя и семьи.
О его профессионализме ходили легенды и я убедился, что он профессионал высшего класса, настоящий мастер: эрудированный, чуткий, гибкий и быстро схватывающий новое. То, что на семинарах мне требовалось объяснять часами, он схватывал от меня за минуты, а потом, за обедом делился как это сработало в его частной практике.
Нелегко ему было содержать на высоком материальном уровне семью и троих еще неработающих детей. Поэтому он совмещал во многих местах и занимался частной практикой.
Это большой солидный лысый человек с профессорской бородкой, глаза которого выдавали — насколько он еще дитя! Его внутренний ребенок легко входил контакт с детьми, проникая в глубины их душ. При всем его снобизме и отстраненности его нельзя было не любить.
…В тот день мы приняли 10 летнюю пациентку с нарушениями поведения, девочку, которая позволяла себе ногой открывать дверь в кабинет директора школы, обругать его и унизить: типа, да кто ты такой и что ты мне можешь сделать? Она ходила в школу когда хотела и делала что хотела. Родители всегда принимали ее сторону. Но ее обжорство — неконтролируемая еда и избыточный вес стали для нее и родителей — большой проблемой. Они попросили госпитализировать девочку к нам и полечить ее.
С утра я только и делал, что занимался ею, становясь препятствием для импульсивных и своенравных действий, а также являясь мишенью для ее агрессии. Я терпеливо сносил ее выходки, но не поддавался им, нудно объясняя — что такое правила, зачем они нужны и что в отделении мы их придерживаемся и потому ей не позволено… и так спокойно и по-многу раз.
При этом коммуникация велась на двух основных уровнях — вербальном, где мы спорили и невербальном — где я проявлял эмпатию, понимание и терпение, не обращая внимание на ее демонстративное хамство. Я был бесконечно терпелив, занудлив и непреклонен, не реагируя на ее хамский стиль. Она создавала коллективу много проблем и я постоянно был вынужден ею заниматься.
К концу дня мы продолжали спокойно ругаться и выяснять отношения, войдя в контакт, и, по-своему, привязавшись друг другу. Наступил вечер, рабочий день закончился и началось мое дежурство. Поскольку проблемы продолжались, я вновь пригласил ее в кабинет дежурного врача для очередной нудной нотации.
Жесткий подход был запрещен родителями из-за истории, которая произошла с ней в 6 лет.
В этом возрасте она играла с 14 летним мальчиком, сыном друзей семьи в сексуальные игры.
Они обнажались, он был нежен и не причинил ей травм, если не считать травмой исключительно позитивный, в ее представлении, опыт этого общения. Родители, узнав, были в шоке, а главное — это огромное чувство вины, подозрительность и недоверие ко всем мужчинам в ее окружении.
С этого времени они начали ей во всем потворствовать, а она наглеть, превратившись в злобное, наглое, толстое и сутулое создание. Но это не мешало мне видеть в ней несчастного ребенка, жертву родительской потворствующей гиперпротекции.
…Девочка сидела возле дверей, когда в них неожиданно с шумом ввалился отец и стал требовать объяснений, почему в нарушении закона, врач находится наедине с его девочкой за закрытыми дверьми, в комнате с кроватью! Вытащив ребенка в коридор он заявил, что я пьян, что мне нужно срочно искать адвоката, а затем, наклонившись к дочери и глядя ей в глаза требовательно спросил у нее: » НУ, ЧТО ОН ТАМ С ТОБОЙ ДЕЛАЛ!?»
Девочка прекрасно понимала все значение происходящего и то, что я целиком и полностью нахожусь в ее в руках. Вся моя дальнейшая судьба зависела сейчас от этого 10-летнего создания…
«Мы просто беседовали, и я не соглашалась с правилами этого отделения» — сказала она, повторив этот честный ответ на все его повторные пытливые вопросы в присутствии многочисленных свидетелей.
Она не думала мне мстить. Дети иногда бывают мудрее нас, взрoслых. Вот оно значение раппорта!
Папа со скандалом забрал девочку и угрожая засадить меня в тюрьму — удалился: марокканец, бывший полицейский, ненавистник приехавших «русских».
Я в шоке, звоню Ш. Он советует немедленно обратиться в приемное отделение и сдать анализ крови на содержание алкоголя.
Объясняю ситуацию старшему врачу приемного отделения доктору Яну и главной медсестре больницы, прошу взять анализ. Доктор спрашивает: «а ты пил? Давай мы чей-нибудь анализ отправим, для гарантии». Но под контролем главной сестры Ян прокалывает мне вену, наполняя пробирку. В 22 часа посылают амбуланс из Наарии в Хайфу, в больницу Рамбам, в лабораторию. Параллельно об этом происшествии докладывается главному врачу, который приглашает меня и всех участников события наутро, в свой кабинет, на беседу, в зависимости от результата анализа. Глупо, но я волновался, ведь 48 часов назад я выпил 200.0 сухого красного вина. Правда вчера бегал свои 4 километра, но кто знает?
Зав нашей лаборатории рассказала, как там было дело. Анализ был проведен в биохимической лаборатории и показал содержание алкоголя ниже нижнего уровня нормы. Вызвали дежурного на дому, старшего врача-лаборанта, который отправил анализ в токсикологическую лабораторию, где результат подтвердился. Позвонили к нам, в том числе главному врачу — не было ли подтасовки? Но главная сестра сняла подозрения. Дело в том, что стакан вина с последующим бегом вызвал феномен отдачи (ребаунд), сжигание алкоголя ниже уровня даже естественной нормы. Но это мои домыслы вряд-ли кому были бы интересны. Доктор Ян впоследствии, при встречах повторял, что все проблемы от недопоя и настоятельно рекомендовал мне беречь свою печень. Я так и не понял, что он имеет в виду…
Начальник больницы, грозный Шаша, пообещал мне и отделению поддержку. И я успокоился. И надо сказать совершенно напрасно, потому, что через три месяца последовало приглашение в полицию, точно такое же, какое получил доктор Ш, препровожденный после этого приглашения в камеру.
До 15 часов я не находил себе места. Коллектив был полон сочувствия и решимости защитить меня. Мне советовали написать жалобу на ее отца, что я подвергся насилию, что он толкнул меня, что они видели это и готовы свидетельствовать об этом в полиции, в суде — где угодно; что надо его проучить и что это дело верное… Почти не думая, я отказался: » не стану я судиться с родителями этой девочки. Им и так достался больной ребенок… не хочу продолжать это». Мне сказали что я глупец и я согласился…
В назначенный срок я явился в полицию, взяв на всякий случай необходимые вещи. Доктор Миша из нашего отделения сопровождал меня для поддержки.
Офицер зачитал жалобу отца девочки…
Из заявления следовало, что я схватил товарища бывшего полицейского за голову и толкнул его. И все. И у меня стала прояснятся картина того, как работала полиция или ее следователь.
- Комната была заперта? Нет.
- Это был врачебный осмотр или беседа? Врачебного осмотра не было, была беседа.
- Были ли поблизости люди? Да, перед самой дверью.
- Что говорит сама девочка? Была беседа, спор.
От его претензий ничего не оставалось и он разозлился и решил навести на меня поклеп, будто я применил насилие, чтобы хоть как-то насолить мне: открыть на меня уголовное дело со всеми последствиями этого. Но у меня были свидетели способные доказать обратное… что он толкал меня.
Полицейский нервничал, дело принимало затяжной оборот: его рабочий день подходил к концу, а ему не дают уйти с работы. «Так ты хватал его за голову?», скучая спросил он. «Нет» ответил я. ? А он тебя?» через силу спросил этот туповатый на вид полицейский, ожидая подробного описания развития событий. «Между нами не было физического контакта», сформулировал я ответ. Он буквально вскочил: «Что?» Я повторил. Четко и ясно. Он куда-то выбежал и вернулся с каким-то бланком: » подпиши!»"???»
«Штраф 1000 -шекелей.» (300$)
Как? За что?
«За ложный донос на несудимого гражданина, чтобы неповадно было — он должен заплатить полиции 1000 шекелей» — ответил полицейский.
«Почему не мне?» — хотелось спросить спросить, но дурацкое воспитание меня остановило. Да, мне эти деньги совсем бы не помешали.
Полицейскому удалось в этот день во-время уйти с работы.
А доктору Ш. пришлось 4,5 года доказывать свою невиновность. Его задерживали еще раз, отстранили от работы и лишили диплома. О нем писали газеты, помещая его фото и пачкая его имя. Он потратил огромные деньги на адвокатов. Он открыл ресторан, где был за повара и официанта, торговал гербалайфом. По его виду нельзя было догадаться каково ему приходится. Его семья поддержала его. Ну и мы, как могли. Диплом ему уже вернули и он начал частную практику. В комнате с наблюдателем за зеркальным стеклом. Клиенты ему доверяют. Его место заведующего все еще ожидает его. И мы тоже.
Обсуждение статьи в Живом Журнале:
http://dyment.livejournal.com/34275.html#comments
http://dyment.livejournal.com/34347.html#comments
http://dyment.livejournal.com/34575.html#comments
Оставьте комментарий
Вы должны войти на сайт для отправки комментария.