Проведя три года по распределению в колонии строгого режима, я сбежал оттуда в новенькую только что открытую психбольницу, где мне тут же дали заведование отделением. Со своими тремя годами стажа, я оказался самым опытным специалистом среди послевузовской молодежи и ждущих переквалификации «стариков».
Пришло время призыва в армию и кроме меня больше некого было направить на призывную комиссию.
Это было для меня впервые – в день через кабинет проходили десятки призывников по которым я принимал решения о годности к службе. Опыт отсутствовал, но что главное для психиатра? Главное не человек, а его документы: характеристики, сведения о перенесенных болезнях, образование. Например, если у призывника уже есть водительские права, многие вопросы просто отпадают. Вопросы зачастую задаются формально, так, на всякий случай.
И вот передо мной 19 летний атлет с перебитым носом, отчисленный со второго курса института физкультуры — кандидат в мастера спорта по боксу. У него наглая улыбка, развязная поза и пренебрежительный тон. Читаю документы Сергея, с которыми он тоже знаком: загулы, драки, пропуски занятий, попадание в вытрезвитель, отчисление. Родители: директор завода и зав. отделом облисполкома — очень известная, уважаемая в городе семья. Но со своим оболтусом справиться не в состоянии. Школьная характеристика и первый курс вуза: способный, общительный, подающий надежды.
«Представитель золотой молодежи» — подумал я не без ехидства. Что ж, в армии ему самое место! Пусть послужит как все, чтобы дурью не маялся, там с него спесь быстро собьют.
Спрашиваю: «жалобы есть»?
- А какая вам разница, что это меняет? Ну есть, голова у меня болит. И что, вы мне в голову заглянете? с вызовом спрашивает он.
Но я уже не обращаю внимание на его тон и позу. Прежде всего — дело.
«Были накауты?»
- В принципе нет, но по голове настучали, проиграл я тогда, на соревнованиях. И больше участвовать в них не собираюсь. Ни к чему эти глупые вопросы. Подписывайте, пойду служить.
Даю ему направление на энцефалографию и эхо-энцефалографию. Только месяц назад больница получила это чудо техники советского производства, которое начал осваивать бывший диетолог санатория. За этот месяц он еще ни разу ни у кого не нашел никакой патологии. И тут на тебе: очаг острых волн, расширение третьего желудочка! Плюс характерная клиника: головные боли, поведенческие нарушения. Пишу ему «статья N-б» — не годен в мирное время.
Он обалдевает и уставился на меня.
Как!!?? Свободен. Негоден. Некогда мне! Следующий.
И забыл. Это уже потом мне объяснили, что подобные решения должны приниматься комиссией, после пребывания в стационаре и нужно было оформить акт с тремя подписями психиатров. Но в зоне я с этим не сталкивался.
Незнание закона, как известно, от ответственности не освобождает.
Через месяца 4 меня приглашает областной военком, для личной беседы и выглядел он весьма озабоченным. Вот что я узнал: мое заключение было неожиданным для всех, особенно для родителей. Просто как гром среди ясного неба! Они очень хотели отправить своего сына в армию из-за проблем, которые он создавал своим поведением. Сам парень тоже в растерянности.
А коллектив военкомата — просто потрясен. На военкома послали анонимку, что он за взятку,
в сговоре с психиатром отмазал от армии сынка высокопоставленных родителей – здорового спортсмена! Это же надо, какая наглость! Велось следствие, за мной следили и проверяли, но ничего не нашли. Пока. А сейчас парня направляют в окружной военный госпиталь на стационарную экспертизу. И вот тогда нам уже мало не покажется. У меня (военком) много врагов и повлиять на ситуацию я не могу. А желающих меня подставить — много. Это будет конец моей карьеры. Эх, совсем немного до пенсии не дотянул! Да и ты можешь под суд пойти, не говоря уже о дипломе. А его родители, их доброе имя? Ведь все уверены — без взятки не обошлось. Ну как ты мог, так неосмотрительно!…
Ты уверен в дигнозе?
Сердце робко сжалось, а голос храбро произнес: «уверен на 100% !»
Мудрый полковник посмотрел на меня как на идиота и расстроился еще больше…

Но, к удивлению всех, как врагов, так и сочувствующих — военными врачами мой диагноз был полностью подтвержден. Полковник уважительно пожал мне руку и направил ко мне на лечение свою жену. Сергей, уже бросивший к тому времени пить, протрезвел еще больше, устроился на завод, женился и родил ребенка. Спустя лет пять он провел в моем отделении месяц по поводу сильных головных болей и лицевых тиков. Тогда только я познакомился с его мамой. Он стал спокойным человеком, заботливым семьянином, продвинулся на работе. О нашей встрече на призывной комиссии мы и не вспоминали. Иглотерапия, ноотропы, лидаза, алое, витамины, фирменные капельницы, отдых — лечение ему помогло и больше мы не встречались.
Подобных ошибок я уже не допускал.
А своим сыновьям запретил заниматься боксом и хорошо объяснил, почему.
После года пребывания в Израиле, я как-то зашел в школу к своему младшему 15-летнему сыну. Ко мне обратился мужчина, который на русском языке и с грузинским акцентом спросил: вы Женин папа? А я — его тренер… по боксу. Он мой лучший ученик.
Не надо говорить о том, какую «неописуемую радость» выразило мое лицо…
И… я отправил ослушавшегося сына в военный интернат — школу морских кадетов. С тех пор мало кто из друзей называл его по имени. И даже сейчас, когда позади три года службы во флоте и он студент-отличник, его по прежнему все так и зовут — «Боксер».
Так в чем же польза бокса?
«Знаешь папа, тогда я проникся твоим рассказом и потому был очень осторожен на тренировках, чтобы ты по синякам не догадался в чем дело. И то, что я получил в спаррингах — не идет ни в какое сравнение с теми ударами по голове, которых я избежал в стычках и драках — благодаря навыкам бокса.»
Да, я знаю, он прав…


Обсуждение статьи в Живом Журнале:
http://dyment.livejournal.com/32798.html#comments
http://dyment.livejournal.com/33130.html#comments